Для многих народов Российской империи религия являлась важным фактором этнической идентификации, и вопрос о свободе вероисповедания играл не последнюю роль в сфере этноконфессиональных отношений на протяжении всей истории государства. На протяжении второй половины XVI - конца XIX вв. христианизация нерусских народов Среднего Поволжья и Приуралья была ключевым моментом религиозной политики православного государства; она влияла на динамику религиозных верований и на развитие этнических процессов в регионе. Из-за христианизации в Среднем Поволжье и Приуралье в корне изменилась общая конфессиональная ситуация. Так, в православную веру были обращены финноугорские народы и часть тюркоязычных (чуваши), появилась этноконфессиональная группа крещёных татар. В культуре местных народов сложились различные виды православно-языческого и язычески-православного синкретизма [1].

Многие новообращённые христиане продолжали придерживаться обрядов своей веры, и по сути возвращались в прежнюю религию, а некоторые из них переходили в ислам. Например, вследствие насильственного насаждения христианства часть чувашей, не принявших православной веры, обратилась в ислам, и впоследствии растворилась среди татарского населения [2]. Исламизация чувашей-язычников и православных была своеобразным антихристианским протестом, направленным "против национально-колониального угнетения" [3]. Эти явления получили обобщённое название "отпадение". В начале ХХ в. "отпадения" были характерным явлением для этноконфессиональных процессов в Среднем Поволжье и Приуралье. К тому времени формально все "терпимые", в том числе исламская, конфессии в Российской империи пользовались правом свободного отправления религиозного культа, но только православная церковь обладала правом на миссионерскую деятельность [4]. На практике это означало фактическое ограничение прав неправославных конфессий на свободу вероисповедания.
В результате "отпавшие" крещёные татары Симбирской губернии неоднократно подавали прошения с просьбой причислить их к мусульманским приходам. К примеру, в 1902 г. канцелярия симбирского губернатора получила ходатайство татар-мишарей д. Большое Рыбушкино Чембилеевской волости Курмышского уезда Хусеина Хамидуллина и Закира Абзакова [5]. Давлетша Хакимов, житель д. Болтаево-Уразлеево Буинского уезда трижды подавал прошения: в 1901 г. в канцелярию императора, в 1903 и 1904 гг. в Департамент духовных дел иностранных исповеданий [6]. 14 января 1904 г. в это же учреждение направили своё прошение татары д. Киржеманы Ардатовского уезда Багаутдин и Алей Абдахановы (Пётр и Семён Архиповы) [7]. Контуры комплексного решения вероисповедной проблемы были намечены в указе от 12 декабря 1904 г., которым были отменены прежние положения, согласно которым, ранее, принимались "меры к предупреждению обращений язычников в магометанство". Указ также отменил все административные распоряжения, стеснявшие свободу вероисповедания и непосредственно не основанные на законе [8].

Начавшиеся в ходе Первой русской революции перемены в сфере этноконфессиональных отношений нашли живой отклик среди мусульманского населения России. Например, в петиции на имя председателя комитета министров, поддержанной на собрании мусульманского духовенства Симбирской губернии 17 марта 1905 г. в г. Буинске [9], казанские татары-мусульмане указывали, что "отпавшие" крещёные татары "по духу мусульмане, а по регистрации христиане". А так как они родичи, мы не можем смотреть на них равнодушно". "Не обладая знанием русского языка, не имея просвещённых пастырей церкви", они, как говорилось в записке, "не только детей своих не воспитывали в духе новой и абсолютно чуждой их культу религии, а даже сами, продолжая числиться в среде христианской церкви, неуклонно и искренне исповедывали ислам, именуясь официально по регистрации Николаями, Иванами и другими христианскими именами, фактически именовали себя Ибрагимами, Шарипами и другими мусульманскими именами. Из года в год, поколения их утратили всякое понятие о христианстве. Ислам же оставался в их чистом исповедании" [10]. Поэтому в записке наряду с прочими ходатайствами была изложена просьба о "разрешении христианам по регистрации, но по отпадению от православия мусульманам, открыто и безбоязненно, исповедывать ислам, с правом регистрации их в мусульманском обществе" [11].
Коренные перемены в правовом положении "нелегальных" мусульман - "отпавших в ислам" крещёных татар и некоторых чувашей происходят в апреле и октябре 1905 года. 17 апреля был подписан высочайший указ о "применении широкой веротерпимости", отменивший все существовавшие в государстве законодательные стеснения в вере, а "лица, числящиеся православными, но в действительности исповедуя ту нехристианскую веру, в которой до присоединения к православию принадлежали сами или их предки, подлежат по желанию их, исключению из числа православных" [12]. Последовавший затем высочайший манифест Николая II от 17 октября 1905 г. провозгласил свободу совести и вероисповедания. Таким образом, потомки "отпавших" крещёных татар обрели те права и возможности, которых были лишены их предки на протяжении столетий, и группа "отпавших" крещёных татар прекратила своё существование, слившись с татарами-мусульманами.

До этого на протяжении всего XIX века государство всячески препятствовало их интеграции в "легальную" мусульманскую общину и по возможности ограничивало религиозные контакты с указными муллами. Поэтому, в повседневной жизни "отпавшим" крещёным татарам и чувашам приходилось самостоятельно (без "указного" муллы) исполнять мусульманские обряды: нарекать имена, заключать браки и хоронить умерших. Обряды, исполненные таким образом, не регистрировались в христианских и мусульманских метрических книгах, и новые поколения мусульман-неофитов, главным образом, "отпавших" крещёных татар, не были приписаны к православным и мусульманским приходам. Властями эти "отпавшие" татары считались православными только по факту своего рождения от крещёных родителей. В силу неопределённого правового положения эти мусульмане также не могли вступать в браки на законных основаниях с "легальными" мусульманами [13].

Порядок исключения из православной веры был изложен в циркулярном дополнении к указу от 17 апреля 1904 г., принятого 18 августа 1905 г. Так, "лица мусульманской и иных нехристианских вероисповеданий, числящиеся по имени только православными и желающие быть причисленными к исповедуемой ими в действительности религии, делают о сём заявление... При этом губернатор обязан удостовериться средствами, которые он признает наиболее действительными, что заявитель или предки его действительно принадлежат к той нехристианской религии, которую заявитель ныне признает себя исповедующим" [14]. Достаточным основанием для такого признания являлось установление факта уклонения от исполнения православных обрядов (не исповедывались, не причащались и т.д.), что, в общем-то, было не сложно сделать. По отзывам православных священников подавляющее большинство "отпавших" крещёных татар к этому времени не было знакомо с православными обрядами, считало себя мусульманами, не обладало статусом православных христиан, и только происходило от крещёных родителей [15]. Ярким тому свидетельством может служить заключение о религиозном положении "отпавших" крещёных татар селений Сюндюковка и Елховоозёрное Сюндюковской волости Симбирского уезда, сделанное причтом с. Зеленовка: возвращение "отпадших татар в православие путем пастырских убеждений не представляется возможным, потому что они по давности лет уклонения в магометанство не хотят и слушать о христианстве. Не зная, не принимая никаких таинств церкви и ранее кроме исповеди и то только для формы в начале своего обращения в православие, они даже не хотят считать себя отпадшими от православия, говоря, что многие из них не были крещены, а только родились от крещеных отцов и магометанских матерей. В настоящее время они фанатичнее в своих магометанских убеждениях, чем исконные магометане". Из 338 человек только 22 были крещены и то до 1866 г., а остальные лишь происходили от крещёных [16]. Согласно результатам анализа посемейных списков, составленных волостными правлениями в 1905-1906 гг., доля некрещёных потомков среди "отпавших" крещёных татар составила на тот момент 78,4 %. Причём, самым старшим из них было уже по 40 лет [17].

Прошения об исключении с именными списками "нелегальные" мусульмане направляли в Симбирское губернское правление. После этого на местах приходские священники наряду с полицейскими чиновниками проверяли списки просителей с целью "дознать действительно ли значащиеся в этом списке лица, числятся православными, а на самом деле исповедуют магометанскую религию" и "желают присоединиться к соборной мечети, нет ли к этому препятствий со стороны прихожан". Затем сведения направлялись в духовную консисторию, которая на основании указа от 17 апреля должна была сделать распоряжение, согласовав его с Синодом, об исключении просителей с их семействами причисления их к избранным ими магометанским приходам [18]. В июле - декабре 1905 г. в Симбирскую духовную консисторию поступило 15 прошений с именными списками 500 домохозяев, и ни по одному из них не было сделано соответствующего распоряжения [19]. Это объясняется не только волокитой и дублированием действий светских органов власти, но и позицией православной церкви, занятой ей после обнародования Высочайшего именного указа от 17 апреля. Так, в постановлении Симбирской духовной консистории от 19 августа 1905 г. указывалось, что в новых условиях "Русская православная церковь поставлена особым... положением, которое требует от настоятелей церкви особой ревностной деятельности... так как нельзя не заметить направленности деятельности врагов церкви Иисуса Христа, которые по местам, начали уже вести против нея усиленную открытую борьбу, стараясь путем воззваний, подговоров, угроз и даже насилия, отторгнуть от нея возможно большее число ея чад" [20].

13 ноября 1905 г. муфтий Оренбургского магометанского духовного собрания просил симбирского губернатора обеспечить незамедлительное разрешение в местных органах дел о переходе в ислам, так как затягивание действует "особо раздражительным образом" на крещёных татар [21]. Дошло до того, что просители лично являлись к губернатору и требовали соответствующего распоряжения. Губернатор докладывал в Петербург, что медлительность в решении этих дел вызывала "волнение между магометанами". Наконец 22 марта 1906 г. Департамент иностранных исповеданий уведомил губернатора, что согласно циркуляра от 18 августа 1905 г. решение вопроса об исключении из православной веры всецело зависит от губернатора. Поэтому он вправе принимать такие распоряжения, "не ожидая отзыва православного духовного начальства..." [22]. Это означало, что роль православной церкви в процедуре исключения из православия сводилась к минимуму, и решение вопроса оказывалось в полной компетенции светских органов власти.

По своему желанию бывшие крещёные татары могли стать членами любого избранного ими магометанского прихода. В одних случаях всё общество мусульман-неофитов переходило в один приход. Например, в д. Старое Шаймурзино Больше-Цильнинской волости Симбирского уезда все домохозяева (12 человек) были причислены в приход второй соборной мечети [23]. В других случаях, бывшие крещёные татары одного общества переходили в разные приходы. Так, в д. Большие Тарханы одноименной волости Симбирского уезда трое татар пожелали стать прихожанами первой соборной мечети, ещё трое мусульман перешли в приход четвёртой соборной мечети, остальные 36 домохозяев стали прихожанами второй соборной мечети [24].
Мусульмане обычно без всяких затруднений соглашались принять в своё общество бывших крещёных татар. Правда, в некоторых случаях мусульманам-неофитам, пожелавшим стать членами одной общины, приходилось считаться с интересами её прихожан. Так, бывшие крещёные татары деревень Черепаново и Чикилдым Бурундуковской волости Буинского уезда решили стать прихожанами первой соборной мечети д. Новоиркеево Сюндюковской волости Симбирского уезда. Однако местные верующие объяснили, что в их приходе и без того 400 душ мужского пола и если присоединится ещё 159, то в мечети станет тесно во время "богомолений" и больших праздников. Поэтому, прихожане предложили бывшим крещёным татарам д. Чикилдым перейти во второй приход, а крестьянам д. Черепаново в первый, с чем последние и согласились [25]. Отдельные общества бывших крещёных татар также организовывали собственные мусульманские приходы: строили соборную мечеть и приглашали указного муллу [26]. В ряде селений мусульмане-неофиты совместно с прежними мусульманами открывали новые приходы [27].

Произошедшие со стороны власти послабления в конфессиональной сфере позитивно сказались и на правовой базе строительства мечетей, которое прежде допускалось в тех случаях, если от постройки не было опасности "соблазна в вере для живущих с магометанами христиан и новокрещеных татар" [28], а эту степень соблазна определяла православная церковь, обычно выступавшая против возведения мечетей. Так, в Симбирской губернии, были разрешены постройки мечетей в тех селениях, где ранее были запрещены на подобном основании - в д. Бюрганы Буинского уезда и г. Буинске [29]. С 1905 г. православное духовенство к подобным делам в губернии уже не привлекалось. Кроме того, на волне либеральной политики в 1906 г. была разрешена организация приходов в д. Мачкоозёрово Ардатовского уезда, в которой не было мечети, в д. Альшихово Буинского уезда, а также было разрешено построить мечети и организовать мусульманские общины ещё в пяти селениях Симбирской губернии - Первый Шаймурзинский посёлок, Малые Тимерсяны, Мокрая Бугурна Симбирского уезда и Новое Пимурзино и Большая Акса Буинского уезда [30].

С 18 февраля 1908 г. Министерство внутренних дел получило право разрешать организацию приходов и строительство мечетей с отступлением от действующих правил. В 1915 г. с разрешения властей была построена вторая соборная мечеть в самом Симбирске, несмотря на противодействие духовной консистории [31].

На волне революционных событий 1905-1907 гг. и либерализации этноконфессиональной политики государства в Симбирской губернии в 1905-1913 г. начался настоящий строительный бум. За этот сравнительно короткий отрезок времени мусульмане построили 60 мечетей, - больше чем за предшествующий период 1859-1904 гг. Тогда было построено всего 55 мечетей за 45 лет. Если в 1905-1913 гг. в среднем в год возводилось по 7 мусульманских храмов, то в 1859-1904 гг. соответственно за 5 полных лет только 6 мечетей [32].

В то же время в несколько ином положении, несмотря на либеральные перемены, оказалась группа мусульман, сформировавшаяся из числа бывших крещёных чувашей. Если "отпавшим" крещёным татарам был официально разрешён переход в ислам, то чувашам в этом было отказано, поскольку по указу от 17 апреля 1905 г. крещёные чуваши не имели права перехода в ислам, так как до принятия христианства они были язычниками, а не мусульманами. По смыслу указа им следовало вернуться в язычество, но этого не могли допустить ни церковь, ни государство. Руководствуясь этими основаниями, Симбирское губернское правление и духовная консистория отказали в ходатайствах о переходе в ислам крещёным чувашам д. Тиньгаши и Сиушево Буинского уезда и д. Старое Шаймурзино Симбирского уезда [33]. Чуваши двух последних деревень пытались обжаловать это решение, составив прошение в Сенат с просьбой о пересмотре их дела. И в результате, по прошению чувашей д. Сиушево буинскому уездному исправнику пришлось провести повторное расследование, которое показало, что эти чуваши, "давно" и "упорно" - с 80-90-х гг. XIX в. - уклоняются от исполнения обрядов православной веры и тайно исповедуют ислам. Но духовная консистория летом 1907 г. вновь отвергла ходатайство этих чувашей. Не смирившись с таким решением, они в октября 1907 г. направили прошение на имя губернатора, а в мае 1908 г. - в Сенат. Вскоре Синод отклонил их прошения [34].

Тем не менее, несмотря на все отказы властей признать их веру, крестьяне д. Сиушево в 1907 г. самовольно выстроили мечеть, и уже не таясь, стали исполнять обряды мусульманской религии [35]. Но вскоре губернские власти пресекли все эти попытки чувашей организовать свой религиозный быт. Строительство этой мечети было признано незаконным [36]. В 1911 г. она была закрыта [37]. Хотя попытка чувашей-мусульман д. Сиушево организовать религиозную общину потерпела неудачу, власти вынуждены были признать, что "все отпавшие чуваши твёрдо держатся магометанской религии" и надежды на их возвращение нет, тем более что родившиеся дети после окончательного "отпадения" родителей, воспитываются ими "в духе и обычаях этой религии" [38].
Совсем по-другому сложилась судьба крещёных чувашей, принявших ислам ещё в 50-70-х гг. XIX века. В начале ХХ столетия властями они официально именовались в посемейных списках крещёными татарами. И в 1905-1907 гг. в их составе смогли легализоваться и стать мусульманами, к примеру, чуваши селений Старое Шаймурзино, Елховоозёрное Симбирского уезда, Большая Акса, Старое Чекурское, Новое Дуваново, Буинка, Трёх-Болтаево и Чепкас Ильметьево Буинского уезда [39]. К этому времени они уже не отличались от татар-мусульман и "отпавших" крещёных татар ни именами, ни одеждой, ни языком. Также как и они, чуваши исполняли мусульманские обряды и называли себя татарами. Чуваши-мусульмане положительно воспринимали новую самоидентификацию и саму возможность открыто исповедывать магометанскую веру, появившуюся в начале XX века в связи с заметными послаблениями в конфессиональной политике властей. Например, чуваш Имадетдин Измайлов (Иван Фёдоров), житель д. Сиушево, говорил по этому поводу: "Мы очень рады, что можем, открыто молиться, так как нам нравиться и что прятаться больше не нужно" [40]. Его односельчанин Ибрагим Шамшетдинов (Николай Спиридонов) признался: "Теперь мы можем открыто молиться по магометанскому закону. Мы все очень довольны, что перешли в магометанство: раньше русских священников бывало не дождёшься, а теперь всегда мулла под рукой. Прежде бывало, [что] священник всё смеялся над нами, что мы татары, а что же нам делать, когда это нам нравиться; как мы перешли в магометанство, то жить лучше стали, и татары помогают работой и не обижают больше" [41]. Чуваши, приняв ислам и став татарами, улучшили своё социальное положение в сравнении с чувашами, оставшимися в язычестве и православии. Однако православные чуваши не одобряли переход в ислам своих соплеменников, так как считали, что после этого неизбежно следовала этническая ассимиляция. К примеру, когда в 1906 г. решил стать мусульманином крещёный чуваш К. Степанов крестьянин д. Тиньгаши, как писал священник, сбитый с толку своей "недостойной женой", его родители не могли смириться с мыслью, что сын их сделается когда-нибудь "татарином" [42].

В отдельных случаях исламизация большинства жителей какой-нибудь деревни сопровождалась напряженными отношениями в быту между оставшимися в православии чувашами и теми, кто принял ислам [43]. Так, например, обстояло дело в д. Сиушево. Здесь в 1905 г. было 50 дворов с чувашами "отпавшими" в магометанство и 20 дворов с православными христианами [44]. В частности, согласно показаниям крещёного чуваша А.З. Макарова: "Тем, кто остался в православии, стало от того трудно жить: в праздники нам давали общественную работу, обижали и били наших детей, обижали нас землёй, лугами. Возвращаясь из церкви, часто мы терпели от отложившихся насмешки, и они бросали в нас, кроме того, камни и грязь. Вообще тяжело стало жить среди татар и отложившихся, особенно с последними. Между нами и отложившимися происходят постоянные ссоры, и даже драки" [45]. Другой чуваш П.Г. Жарков отмечал, что между крещеными и мусульманами были постоянные недоразумения и драки, причём отложившиеся всегда побеждали, так как их было большинство [46]. Их соседи, чуваши-мусульмане отрицали все эти обвинения, как несправедливые [47]. Однако некоторые из чувашей-мусульман действительно относились к крещёным чувашам и к церкви с неприязнью. Так, в 1906 г. чуваш-мусульманин д. Сиушево Игнатий Леонтьев, был признан виновным и подлежал аресту на один месяц за оскорбление священника во время водоосвящения домов крещёных чувашей и за нанесении удара по Евангелию в руках сопровождавших его мальчиков [48]. Действия обвиняемого, согласно же объяснениям его двоюродной сестры, православной чувашки, были вызваны тем, что церковная служба проходила в её доме, где произошел этот инцидент. Ее брат намеривался обратить в мусульманскую веру живших у неё племянников и поэтому неодобрительно отнёсся к действиям священника, решившего провести службу в том же доме [49]. Таким образом, религия разделяла не только жителей деревни, но и некоторые семьи, привнося в отношения родственников определённую долю конфликтности. Либерализация этноконфессиональных отношений обнажила всю сложность религиозных противоречий в чувашской среде.

Легализация крещёных татар и некоторых чувашей, принявших ислам, с момента издания указа от 17 апреля 1905 г. растянулась на два года. По сохранившимся посемейным спискам в 1905-1906 гг. были исключены из православия и приписаны к мусульманским общинам 4207 человек, населявших 41 деревню и г. Буинск [50]. К началу 1907 г. Симбирская духовная консистория исключила из православной веры 4601 человек [51]. Численность "отпавших" крещёных татар Симбирской губернии по разным данным на начало XX века в среднем составила 4,5 тысячи человек [52].

В составе Волго-Уральского региона наибольшее число легализовавшихся "отпавших" крещёных татар приходилось на Казанскую губернию (78 %). В Уфимской и Симбирской губерниях этот показатель составил соответственно 9 и 8,7 % - больше чем в Пензенской, Оренбургской, Вятской, Самарской, Саратовской, Нижегородской, Тамбовской, Астраханской и Рязанской губерниях вместе взятых, где находилось всего 4,3 % крещёных татар, исключённых из православия [53]. В целом общая численность крещёных татар и чувашей, официально перешедших в ислам в 1905-1907 гг., не превышала пяти тысяч человек, и в десятки раз была меньше численности татар-мусульман. Численность чувашей-мусульман в 1905-1907 г. по данным посемейных списков составила 554 человека [54], а к 1911 г. их насчитывалось 483 [55].

Таким образом, состоявшаяся в 1904-1907 гг. либерализация этноконфессиональных отношений безусловно стала важным событием в общественной жизни Российской империи. Именно в это время проблема свободы вероисповедания получила наибольшее разрешение. Она подвела черту под политикой христианизации нерусских народов Среднего Поволжья и Приуралья. Для "отпавших" крещёных татар, что видно на примере Симбирской губернии, переход в ислам был связан с процессом этнической консолидации татар, и означал восстановление татаро-мусульманской идентичности и образа жизни. В их понимании ислам являлся религией более свойственной "природному" (этническому) происхождению, и возвращение в ислам (реисламизация) расценивалось как этноконфессиональное воссоединение с татарами-мусульманами. В представлениях чувашей-мусульман (и не только для них) ислам являлся "татарской" верой, и переход в мусульманское вероисповедание воспринимался как переход в татарскую идентичность. Новую веру чуваши расценивали как лучшую, чем их языческая или православная религия. В конечном итоге их исламизация оборачивалась этнической ассимиляцией, что проявилось в смене самосознания, утрате родного языка и изменении культурно-бытовых черт. Хотя власти по возможности пытались препятствовать этому процессу, но в целом легализация части православного населения из числа крещёных татар и некоторых крещёных чувашей была ярким свидетельством готовности и способности православного государства строить свои отношения с иноверными подданными на началах признания их права на выбор этноконфессионального развития.

______________

[1] Денисов П.В. Религиозные верования чуваш. Историко-этнографические очерки. Чебоксары, 1959; Кудряшов Г.Е. Динамика полисинкретичной религиозности. Чебоксары, 1974; Его же. Этноспецифика обыденной религиозности // Проблемы религиозного синкретизма и развития атеизма в Чувашской АССР. Чебоксары, 1978. Выпуск 86. С. 37-43; Мухаметшин Ю.Г. Татары-кряшены. М., 1977; Денисов П.В. Проявление язычески-православного синкретизма в религиозных верованиях чувашского крестьянства в конце XIX - начале XX века // Проблемы религиозного синкретизма и развития атеизма в Чувашской АССР. Чебоксары, 1978. Выпуск 86. С. 120-131; История христианизации народов Среднего Поволжья. Критические суждения и оценки. Межвузовский сборник научных трудов. Чебоксары, 1989; Таймасов Л.А. Христианизация чувашского народа в первой половине XIX в. Чебоксары, 1992; Кузеев Р.Г. Народы Поволжья и Приуралья. Этногенетический взгляд на историю. М.,1992. С. 229; Мокшин Н.Ф. Религиозные верования мордвы. Саранск, 1998. С. 144-188.
[2] Кабузан В.М. Народы России в первой половине XIX в. М., 1992. С. 197; Кабузан В.М. Народы России в XVIII в. Численность и этнический состав. М., 1990. С. 142; Можаровский А.Ф. Изложение хода миссионерского дела по просвещению казанских инородцев с 1552 по 1867 год. Казань, 1876. C. 89.
[3] Кириллов Р.С. Миссионерская деятельность Русской православной церкви в Среднем Поволжье во второй половине XIX века // История христианизации народов Поволжья. Критические суждения и оценки. Межвузовский сборник научных трудов. Чебоксары, 1989. С. 60; Денисов П.В. Религиозные верования чуваш. Историко-этнографические очерки. Чебоксары, 1959. С. 238; Таймасов Л.А. Христианизация чувашского народа в первой половине XIX в. Чебоксары, 1992. С. 86; Димитриев В.Д. Чувашия в эпоху феодализма. Чебоксары, 1986. С. 133.
[4] Ислам в Российской империи (законодательные акты, описания, статистика). М., 2001. С. 190.
[5] ГАУО (Далее: Государственный архив Ульяновской области). Ф. 88. Оп. 1. Д. 1255. Л. 1-1 об., 6-6 об.
[6] Там же. Д. 1198. Л. 4; Д. 1449. Л. 11-12, 14; Ф. 134. Оп. 7. Д. 807. Л. 20-21.
[7] Там же. Ф. 88. Оп. 1. Д. 1449. Л. 26-27.
[8] Там же. Ф. 88. Оп. 4. Д. 209. Л. 104.
[9] Там же. Л. 4-4 об., 6, 8 об.
[10] Там же. Ф. 76. Оп. 2. Д. 1446. Л. 9 об. - 10.
[11] Там же. Л. 10.
[12] Там же. Ф. 88. Оп. 4. Д. 209. Л. 108. сноска дана на архив, потому что в этом деле собраны циркуляры высших органов власти по различным вопросам жизни мусульман, в том числе и указ от 17 апреля 1905 г.
[13] Там же. Оп. 1. 1398. Л. 21-22, 39-40; Ф. 134. Оп. 7. Д. 807. Л. 20-21.
[14] Там же. Ф. 88. Оп. 4. Д. 209. Л. 285.
[15] Там же. Ф. 134. Оп. 7. Д. 807. Л. 31, 57-57 об., 75, 106, 119, 181, 215, 286; Д. 839. Л. 93.
[16] Там же. Д. 807. Л. 30-31.
[17] Там же. Ф. 88. Оп. 1. Д. 1371, 1372, 1398, 1400, 1415, 1416, 1420, 1449, 1459, 1489, 1495; Ф. 134. Оп. 7. Д. 807, 816, 827.
[18] Там же. Ф. 88. Оп. 1. Д. 1415. Л. 2-3.
[19] Там же. Д. 1384. Л. 32.
[20] Там же. Ф. 134. Оп. 3. Д. 919. Л. 1.
[21] Там же. Л. 30.
[22] Там же. Л. 32 об. - 33., 37-37 об.
[23] Там же. Ф. 134. Оп. 7. Д. 807. Л. 85.
[24] Там же. Ф. 88. Оп. 1. Д. 1415. Л. 18-25.
[25] Там же. Д. 1420. Л. 1, 2, 4, 23-25, 31-32.
[26] Там же. Д. 1489. Л. 2-4, 7, 8-10, 22-25 об., 29, 45, 49-49 об., 52, 64-65 об., 67, 83, 92-92 об.
[27] Там же. Д. 1404. Л. 1-2, 23-23 об.; Д. 1433. Л. 11, 30-30 об., 49, 34-35.
[28] Ислам и мусульманская культура в Среднем Поволжье. Очерки. Казань, 2002. С. 318-340; Ногманов А.И. Татары Среднего Поволжья и Приуралья в российском законодательстве второй половины XVI-XVIII вв. Казань, 2002. С. 106-120.
[29] ГАУО. Ф. 88. Оп. 1. Д. 1364. Л. 27-27 об.; Д. 1385. Л. 13-14, 23-24.
[30] Там же. Оп. 1. Д. 1396. Л. 13, 37-37 об., 21-22, 26-26 об.; Д. 1618. Л. 6-10, 29-29 об., 37-37 об.; Д. 1632. Л. 16-16 об., 19-19 об.; Д. 1691. Л. 30-30 об., 41-41 об.; Оп. 4. Д. 345. Л. 3-5, 16; Д. 346. Л. 4-10.; Оп. 5. Д. 427. Л. 2, 11, 29-29 об.
[31] Там же. Ф. 88. Оп. 4. Д. 268. Л. 6, 12, 29-29 об.; Оп. 5. Д. 427. Л. 11.
[32] Там же. Ф. 48. Оп. 1. Ед. хр. 17; Ед. хр. 245; Ф. 88. Оп. 1. Ед. хр. 934; Ед. хр. 1752; Оп. 5. Ед. хр. 314; Список населённых мест Симбирской губернии по сведениям 1859 года. СПб., 1863; Список населённых мест Симбирской губернии. Симбирск, 1880; Список населённых мест Симбирской губернии. Симбирск, 1884; Список населённых мест Симбирской губернии в 1896 году. Симбирск, 1897; Список населённых мест Симбирской губернии. Симбирск, 1913; Памятная книжка Симбирской губернии на 1861 год. Симбирск, 1861; Памятная книжка Симбирской губернии на 1862-1863 год. Симбирск, 1863; Памятная книжка Симбирской губернии на 1868 год. Симбирск, 1868; Памятная книжка и календарь на 1889 год. Симбирск, 1889; Материалы по истории Татарии второй половины XIX в. М.; Л., 1936. Ч. I.
[33] ГАУО. Ф. 88. Оп. 1. Д. 1457. Л. 1, 6-11; Д. 1459. Л. 1, 3, 8, 12; Д. 1460. Л. 1-1 об., 3-4, 12 об. - 13; Оп. 4. Д. 209. Л. 101-102.
[34] Там же. Д. 1460. Л. 7-7 об., 25-27 об., 30-36, 38 об., 42, 46-47, 53, 58-58 об., 62.
[35] Там же. Ф. 1. Оп. 88. Д. 2. Л. 18, 28, 30-31 об.; Оп. 93. Д. 86. Л. 4-4 об., 37-37 об.; Ф. 88. Оп. 1. Д. 1460. Л. 34-36.; Д. 1930. Л. 27-27 об., 40, 52-52 об., 81-81 об., 102-102 об., 111 об.; Ф. 108. Оп. 39. Д. 25. Л. 17.
[36] Там же. Ф. 88. Оп. 1. Д. 1930. Л. 16-16 об., 27-27 об., 37-38, 40, 48, 72.
[37] Там же. Ф. 1. Оп. 93. Д. 86. Л. 18; Ф. 88. Оп. 1. Д. 1930. Л. 114, 118.
[38] Там же. Ф. 88. Оп. 1. Д. 1457. Л. 6-8; Д. 1930. Л. 102-102 об.
[39] Там же. Ф. 88. Оп. 1. Д. 1361. Л. 15, 18, 20 об., 38-40; Д. 1416. Л. 4, 8-11; Ф. 134. Оп. 7. Д. 70. Л. 6-8 об.; Д. 149. Л. 1, 112-113 об.; Д. 577. Л. 15-18, 66-70; Д. 578. Л. 5 об. - 6, 118-123 об., 126-127 об., 133-133 об.; Д. 807. Л. 26, 34-40, 85, 104-105, 137-143, 189, 258-259; Д. 816. Л. 40-42, 47-51; Ф. 318. Оп. 1. Д. 1082. Л. 164-164 об., 180 об. - 181 об.
[40] Там же. Ф. 76. Оп. 7. Д. 1142. Л. 34.
[41] Там же. Л. 33-33 об.
[42] Там же. Ф. 88, Оп. 1. Д. 1457. Л. 6-8.
[43] Кудряшов Г.Е. Динамика полисинкретичной религиозности. Чебоксары, 1974. С. 279.
[44] ГАУО. Ф. 1. Оп. 93. Д. 86. Л. 45.
[45] Там же. Ф. 76. Оп. 7. Д. 1142. Л. 15-15 об.
[46] Там же. Л. 21-21 об.
[47] Там же. Л. 17-18 об., 33 об., 34 об.
[48] Там же. Ф. 1. Оп. 88. Д. 1. Л. 2 об., 34-37, 41.
[49] Там же. Л. 9 об., 58 об., 59-61 об., 56, 63.
[50] Там же. Ф. 88. Оп. 1. Д. 1400, 1495, 1420, 1372, 1371, 1361, 1373, 1398, 1415, 1416, 1449; Ф. 134. Оп. 7. Д. 816, 807.
[51] Там же. Ф. 134. Оп. 7. Д. 827.
[52] Исхаков Д.М. Кряшены // Татарстан. 1993. № 4. С. 46.
[53] Там же.
[54] ГАУО. Ф. 1. Оп. 93. Д. 86. Л. 34, 45, 34-34 об.; Ф. 88. Оп. 1. Д. 1361. Л. 38-40; Д. 1416. Л. 8-10; Д. 1457. Л. 9; Д. 1459. Л. 1; Д. 1460. Л. 3-4, 11-11 об., 12, 31-32; Д. 1930. Л. 56-56 об., 64-71; Ф. 134. Оп. 7. Д. 807. Л. 104-105, 258-259; Д. 816. Л. 40-42, 47-51, 32.
[55] Наиболее важные статистические сведения об инородцах Восточной России и Западной Сибири, подверженных влиянию ислама. Казань, 1912. С. 62.