В традиционной советской исторической литературе побег крестьян от помещиков рассматривался в качестве пассивной формы классовой борьбы, как своеобразный ответ крестьян на усиление эксплуатации. Между тем, вряд ли можно уложить это явление в данные жесткие рамки. Мы предлагаем рассмотреть исторический феномен " побег крестьянина от помещика" на примере Усольской вотчины гр. Владимира Григорьевича Орлова, выбрав временем первую четверть XIX в.

Владимир Григорьевич Орлов (1743 - 1831) являлся одним из братьев известного екатерининского фаворита Г.Г.Орлова. Пользуясь его положением, он в 1768 г. произвел обмен разбросанных по стране поместий на одну латифундию, занимающую территорию так называемой Самарской Луки, живописнейшего и выгодного в экономическом плане места, там где Волга в районе Ставрополя, Самары и Сызрани делает значительный крюк. Вотчинным центром этого огромного поместья стало с.Усолье, по наименованию которого и закрепилось название вотчины. В 1780 г. Самара с округой была включена в Симбирское наместничество, а в 1796 г. Самарский уезд оказался в составе созданной Симбирской губернии.

В.Г.Орлов приезжал на новые земли весьма редко. Он занимал должность президента Академии наук, а в 1774 г. после падения брата Григория переехал в другое свое имение, в с. Отраду Серпуховского уезда московской губернии.

В Ульяновском государственном архиве хранится значительный по объему массив документов, относящийся к Усольской вотчине и охватывающий период с конца XYIII до начала XX в.в., который позволяет приступить к исследованию проблемы.

Усольская вотчина состояла из шести волостей (Аскульская, Усольская, Покровская, Рождественская, Воскресенская, Жигулевская), включающие от двух до семи сел и деревень. Населенные пункты были довольно многочисленными, как типичный пример, можно отметить деревню Бахилову Аскульской волости, где согласно ревизским сказкам 1816 г. имелось 245 мужчин и 298 женщин. В большинстве это были русские села и деревни, в других проживали чуваши и мордва.

Крестьяне занимались землепашеством, кроме того, ловили рыбу, занимались разнообразным ремеслом, в том числе бочарным и столярным. С 1806 г. барщина была значительно потеснена денежным оброком, составляющим 10 руб. с души. В 1815 г., в связи с падением курса ассигнаций, он был увеличен до 12 руб. Сохранялся натуральный оброк. В год с тягла собиралось: 10 яиц, 1 курица, половина барана, полфунта масла, пол аршина сермяжного сукна.

О благосостоянии типичной крестьянской семьи можно судить на примере раздела крестьянина В.Клюева с приемышем его А.Алексеевым (декабрь 1813 г.), когда к В.Клюеву отошли изба новая с сенями, 3 езжалых лошади, 1 жеребец, 2 коровы, 1 подтелок, 3 овцы, 8 овинов пшеницы, 3 овина овса, 4 четверти ржи и 1 осмина гороха. А.Алексеев получил избу старую с амбаром, 3 езжалых лошади. 2 коровы, 4 овцы, половину хлеба.

Управление крестьянами осуществлялось Усольской вотчинной конторой, во главе которой в данной время стоял "правитель" В.Фомин. Судя по документам, это был талантливый управленец, хорошо знавший подчиненное ему хозяйство. Он отличался "умеренными аппетитами", пресекал злоупотребления волостных или конторских служителей, заслужил доверие гр. В.Г.Орлова. Важнейшие вопросы согласовывались с домовой графской конторой в Москве. С 1800 по 1825 г. сам граф в Усольской вотчине не был ни разу.

В.Г.Орлов требовал безотлогательного сбора оброчных денег. В 1810 г. раздраженный растущими невыплатами, он пишет в Усолье: " Василий Фомин! Неплательщиков оброку...не отдать ли без очереди в нынешней набор в рекруты. О сем тебе подумать и донести докладом, сколько таковых отдать без очереди и из которых именно селений. Исполнением сего не мешкай...Долго ли сим негодяям жить на хороших землях и не платить самого малого оброку..." Действительно, крестьяне не торопились выплачивать оброчные деньги. В другом письме граф жаловался: " Вот уже 5 лет, как они поставлены, по просьбе и доброй их воле. И тогда он был очень умеренный, а ныне самый малый...За милость мою оказанную крестьянам вместо благодарности платят они так худо, несу убыток, терплю скуку и досаду."

Помещичьи крестьяне не считали свое крепостное состояние лучшим из возможных, многие из них, при наличии выбора, перешли бы в иное положение. Прекрасно это характеризует случай 1805 г, когда крестьянин с.Подгор Рождественской волости А.Борисов подал прошение в Самарский уездный окружной суд о том, что он, как солдатский сын, неправильно записан в графские крепостные. На это В.Фомин в письме В.Г.Орлову отреагировал так: " Сие дело полагаю хотя с тратой интереса домогаться в Нижнем месте решить в пользу Вашего Сиятельства, в противном случае другие подобно сему тоже предпримут" . Действительно, вотчинным властям было чего опасаться, тем более, что дело А.Борисов выиграл.

Однако, все вышесказанное не означало, что крестьяне, или дворовые готовы были предпринимать рискованные шаги для достижения свободы.

Беглые крестьяне представляли собой не очень распространенное, но привычное для того времени явление. Редкая деревня не имела беглого из своей среды. Так в 1812 г. из 8 селений Усольской волости скрывшихся не имелось только в двух. И вотчинным властям, и крестьянам побег (или уход, утекание, по тогдашней обыденной терминологии) представлялся явлением не выходящим за рамки традиционного, привычного. Более того, за предшествующие десятилетия складываются определенные стереотипы, схемы. Места, куда убегали усольские крестьяне весьма ограничены, наиболее популярным местом побегов оказывалась Астрахань, затем Оренбург и Уральск, как словно туда уже были проторены дорожки(один добежал до Австрии). Так из 21 бежавшего по Усольской волости (1815 г.) 8 связаны с Астраханью: или "по слухам живут там", или уже так или иначе выявлены в этом южном волжском городе, причем "найден" вотчинными властями только один.

Власти, со своей стороны как бы нехотя занимаются делами о побегах, порою забывая подать даже исковое заявление. Возьмем ту же Астрахань. Из года в год в реестрах бежавшим крестьянам указывается: по слухам проживает (или даже умер) в Астрахани, и что? Лишь в 1813 г. вотчинные власти, совместно домовая и Усольская конторы, предприняли попытку массового отыскания бежавших, когда нашли человека, способного отыскать графских беглецов в Астрахани, но, судя по документам, из всего этого, так ничего и не вышло. Еще пример. В 1825 г. вдруг выяснилось, что крестьянин д. Московки Усольского уезда С.Романов, как рапортовал волостной выборный в Усрольскую контору, "отлучился из дому уже третий год и якобы проживает в городе Уральске, в работе", но "явочное прошение об нем еще не подано."

Механизм реагирования на уход крестьян властями раскручивался медленно и с остановками. Могло пройти более года, прежде чем вотчинная контора уясняла себе, что же произошло. В сентябре 1815 г. бежали два конных пастуха с. Рязани (Рязаново) Жегулевской влости Я.Ефремов и Е.Абрамов, украв две лошади из соседнего села помещика Кроткова. Односельчане беглецов-воров точно указали цель побега - местечко Бердах под Оренбургом, где у Е.Абрамова в казаках брат родной. Однако лишь в январе 1817 г. Усольская вотчинная контора решила выяснить - подано ли явочное прошение и потребовала отправки в Оренбург человека для сыскания беглецов.

Не простым делом оказывалось составить реестр беглым, ибо не всегда волостные власти представляли реальную картину. Вот пример неразберихи. В с.Аскулы одноименной волости жил крестьянин В.Т.Московихин. В 1815 г. о нем имелись такие сведения: " Василий Тимофеевич Московихин, 29 лет, бежал в (1)800, но по 6-й ревизии с.Аскулы значится под N 66, приписанным к Кузьме Алексееву Корноухову сыном Антоном и переведен в д. Троицкую, где и в сказках написан и в рапорте Покровской волости от 23 октября (1)812 года N 138 сказано, что по ревизии в Троицком не значится и миром уверяют, что точно, в (1)800 году бежал со старины, который де и теперь находится в бегах, а по справке в конторе по ревизской д.Троицкой под N 17 действительно значится у Кузьмы Алексеева сыном Антоном, но умершим в (1)809 году." Путаное описание путаной ситуации, но главное, что конторские власти почти повторили, расширив и более запутав, то, что было записано о Московихине в 1812 г. За 3 года никто так и не удосужился выяснить, так бежал он, или нет. Вот более скромный случай. В бегах значился (1815 г.) житель с. Рождественского одноименной волости С.Дмитриев. Так бы ему и числиться сбежавшим, но волостные власти предприняли несложный, но выигрышный ход - напрямую обратились за справкой о беглеце к его односельчанам. Те в голос подтвердили, что С.Дмитриев никогда в бегах и не был. Случаи эти, конечно, не единичные.

Теперь разберем вопрос: кто бежал и зачем бежал? Но вначале рассмотрим динамику побегов с 1789 по 1819 гг. Оказывается, что начиная за это время в бегах находилось по всей Усольской вотчине 91 человек. Из них известно, что бежали в 1789 г. 3 человека, в 1794 -1, в 1795 -0, в 1796 - 1, в 1797 - 3, в 1798 и 1799 гг. по 2, в 1800 - 7, в 1801 - 26, в 1802 - 1, в 1803 - 0, в 1804 - 2, в 1805 - 1, в 1806 - 0, в 1807 и 1808 гг. по 1, в 1809 - 0, в 1810 - 1, в 1811- 4, в 1812 - 5, в 1813 - 1, в 1814 - 3, в 1813 - 1, в 1816 - 2, в 1817 - 5, в 1819 - 2.

Исключая 1801 г., о котором речь пойдет позже, по этим цифрам ничего сказать нельзя. Что происходит внутри страны, сменился ли монарх, началась ли смена курса, крепки финансы или нет, что творится во вне, ведет ли Россия войны и какие, какова внешняя торговля, что делается, наконец, внутри вотчины, сменился ли помещик, управляющий, изменились ли размер и форма повинностей- на все эти вопросы ответить нельзя, так как связи между числом убежавших и всем вышесказанным нет. Как капли из крана, время от времени утекает определенное и примерно одинаковое число крестьян. Значит причины лежат не в политико-экономической сфере, а в другой. Какой же?

Рассмотрим теперь возраст бежавших. Крайние показатели 5 и 44 года, а в среднем 21 год. В свое время нами был подсчитан средний возраст поволжских революционеров начала ХХ века, причем оказалось эти же 21 год. Совпадение не случайное. Очевидно, оно показывает тот возраст, когда нарастает неудовлетворенность своим положением, отсутствием перспектив, что сочетается с неким (весьма преувеличенным) жизненным опытом, с уверенностью (реально - самоуверенностью) в том, что по силам найти лучшую долю, добиться ее. Максимализм, нигилизм, присущий этому возрасту - все сказывается здесь. Причина лежит не вне человека: рост податных и иных тягот, снижение жизненного уровня, а внутри его: как он воспринимает этот мир, свое в нем положение, как он, исходя из особенностей свой психики (холерик - меланхолик, склонен к риску - трус, агрессивен - миролюбив...) может отреагировать на это. Разное время, разное социальное положение диктовали разные поведенческие стереотипы, зачастую переводившие индивидов в разряд девиантов.

Пойманные крестьяне с трудом объясняли причину побега. Представим слово одному из них, , И.Ф.Софронову, пойманному в 1813 г. в Москве. В его показании хорошо видны разные ли небезинтересные детали связанные с бегством. Итак, беглец пойман "по неимению письменного у себя виду, после священнического увещевания допрашиван и показал... От роду 19 лет, грамоте не умеет, холост...На исповеди и у святого причастия не припомнит когда был...Остался от оца своего и матери сиротой в малолетстве и не имел никого сродников и у кого в деревне Борковке и кем воспитан совершенно не упомнит, только знает, что отец его переведен в оную из деревни Бахиловой, неподалеку стоящей от Борковки, в коей он находился в работниках у тамошних крестьян Софрона и Василия Маминых,.. от коих года тому с два бежал без всякого от кого-либо подговору, от единственной глупости, однако ж, не учиня у них никакого законопротивного поступка и сносу. Шатался по разным местам. Под видом прохожего имел пропитание мирским подаянием. Пришел сюда, в Москву сего года в великий пост...Пристал на площади к поденщикам неизвестным ему каким-то крестьянам, работал с оными в поденной работе очисткой в сгоревших каменных палатах разного сору с землею на Покровке,.. там и ночлег имел в подвалах, о письменном виде никто не спрашивал...Наконец, будучи с каким-то неизвестным ему какого звания человеком, таковым же праздношатающимся, как и он, Софронов, в Таганке в трактире напившись пьяным, взят в таганскую часть..."

Все довольно ясно, человек бежит, его никто не ищет, на новом месте до него нет никакого дела, живет он как может, и если бы ни эта пьянка на Таганке, то может быть стал бы он москвичем, пустил корни. Четко различима и фигура беглеца. Сирота, молодой человек, у которого на родине никаких перспектив не было, скорее всего из разряда "оторви, да брось". Конечно, он был не один такой, кто не мог шагнуть из своей страты вверх. Значит вопрос, опять таки, в психологии. Кому-то свое положение казалось естественно, кто-то терпел, кто-то (неустойчивая психика, завышенная самооценка и т.д.) уходил прочь.

Еще один характерный путь побега - уход с паспортом (билетом) и не возвращение обратно. Из 91 таковых 12. Вряд ли, все ушедшие с документами (в Москву, Самару...) запасались ими с целью побега. Наверняка, большинство намеревалось вернуться. Но... Новый мир, большой и соблазнительный оказывался таким искушением, что противостоять ему было трудно. Как сравнить ту же Москву с ее перспективами, яркостью и волжскую деревню? Те, кто чувствовал, что найдет свое место в новой жизни предпочитали не возвращаться, тем паче, что риск быть пойманным оказывался минимальным.

Из убежавших часть просто дети или подростки. 14 лет не исполнилось 14 нарушителям. Конечно, во многом это опасная, но все же детская шалость. Вот, например, в 1800 г. из Мордовской Борковки Покровской волости исчез мальчик чуть старше 5-ти лет. Проплутав где-то полторы недели он вернулся. Этого хватило, что бы он пополнил список беглецов, попал в число неблагонадежных и в 1811 г. был отдан в рекруты. Кто знает, может он стал одним из чудо-богатырей, спасших Родину в "грозу двенадцатого года".

Бежавшие крестьяне, поплутав на чужбине нередко возвращались. Из тех же 91 бежавших, 28 вернулись добровольно, кто через несколько месяцев, кто спустя годы. То есть, 31 % посмотрев на мир, поискав лучшей доли, приходили к выводу, что хорошо везде, где нас нет. Процент этот значителен. Если они за это время не совершали уголовных преступлений, то помимо порки их ждало либо рекрутчина (6 человек), либо перевод в другой населенный пункт. Часть оставалась на своих прежних местах.

Беглецы знали, что их ждет, в том довольно редком случае, если их найдут и если мирской сход и вотчинное начальство захотят их взять обратно. То же самое: отдание в рекруты, перевод в другое село. Но из 91 человека поймать удалось лишь 4-х, цифра ничтожная. Иными словами, не угроза наказания, весьма нереальная, сдерживала крестьян. Автор этих строк некогда служил в ВВ СССР, где бытовало основанное на опыте убеждение: "зек не бежит не потому, что не может, а потому, что не хочет." Думается провести определенные параллели оправданно. Те, кто не желал менять шило на мыло, подвергать себя даже не риску, а неизвестности, бросать привычный уклад, а таких большинство, это разумный консерватизм, те оставались на прежнем месте.

Своя специфика у побегов женщин. Причин здесь всего две. Первая: физические оскорбления со стороны мужа. Такое редким, конечно, не было. Чаще всего браки заключались без оглядки на чувства "молодых". Либо их родители, либо вотчинные власти были озабочены совсем другими, меркантильными соображениями. (Сплошь и рядом встречалась "роковая" разница в возрасте, когда, как это имело место в д. Рязани Жегулевской волости, мужу было 10, а жене 19 лет, мужу 11, а жене 24 года.) Нелюбовь перерастала в побои, в ненависть. Кто-то, и таких большинство, терпело. Редко, но коса находила на камень. Терпение женщины лопалось, она собирала кое-какие пожитки и уходила от жестокого мужа, от немилосердной мужней родни.

За 25 лет из Усольской вотчины пробовали уйти из своих деревень 4 женщины, из них 1 незамужняя и одна вдова. Вот характерная бытовая сценка из дела о побеге А. Ивановой из с. Березовки Рождественского уезда( 1825 г.): " Свекровь показала, что (в) самый тот день рассорилась она с Аленкой Ивановой и несколько времени от ссоры приехал ее (А.Ивановой) муж со снопами, вечером посылает жену свою по воду.., которая через ссору сказала мужу: не мой день, не иду. Муж ее (уговаривал) доброй совестью, которая пошла по воду с водой и ругает мужа неприязненно, муж, не стерпя, несколько ударил..." Соседи добавляют еще деталь: " Словом сказать, сделана утечка - что не в любовь своего мужа, вместо его земского Михаила..."

Уходили к милому дружку. В 1810 г. из с. Рождественское того же уезда ушла дочь бывшего местного выборного Федосья Воробьева. Она направилась в одну из не далеких деревень, принадлежащую помещику Леманову, где сразу вышла замуж за тамошнего крестьянина. Ей к этому времени было уже 33 года, а учитывая строгие правила В.Г.Орлова об обязательном отдании в замужество вотчинных девушек, можно сделать вывод - что-то у нее было не то. Бегство к жениху со стороны, очевидно, оказывалось ее единственным шансом выйти за муж. Затем они переехали в близкую Самару, где и значились проживающими в 1816 г.

А вот другой пример. В 1807 г. из с.Усолья одноименной волости убежала замужняя Аграфена Бирюкова. Выявили ее лишь в 1813 г. в Астрахани, где она бродяжничала. Всыпали ей 15 ударов плетей и собрались было отправить домой, но этому воспротивилось и сельское общество, ставившее ей в вину распутное поведение, и муж. Он показал: " Имею от роду 31 год, обрачен был (в) 1801 г. на вдове крестьянской дочери Аграфене Петровой (Бирюковой -К.В.), которая пожив со мною 2 года, учинила разные домашие покражи, бежав и год спустя переслана была из Уральска, потом, пожив года с два...тоже учинила разные домашние шалости и у посторонних соседев, бежала и где находилась...никаких слухов не было." В итоге эту, по складу характера склонную к шлянию женщину "совсем отлучили от вотчины" и ее взял к себе астраханский чиновник, а ее муж попросил разрешения у Духовного правления Симбирской губернии на второй брак, так как, по его словам, он "чувствует себя в полных летах и без браку прожить не может".

Примерно в начале века из Усолья по смерти мужа ушла вместе с малым сыном Аксинья Иванова. Путь ее лежал в один из монастырей Саратовской губернии, где она и померла, прожив там 10 лет.

Есть еще одна весьма специфическая разновидность побегов, когда крестьяне покидали насиженные места под влиянием каких-то слухов, распространявшихся со скоростью эпидемии.

Популярны были слухи о некоей свободной и плодородной земле. Именно такой случай имел место в 1825 г. Крестьяне из разных сел нескольких волостей отправились на поиск новой земли.

Вскоре они все по понятным причинам вернулись. Несчастных было жалко даже волостному начальству. Так, выборный Жегулевского волостного правления писал в Усольскую вотчинную контору: " ...Побег оных крестьян состоял только по разнесшемуся в простонародие о спокойном и выгодном повсеместно ложному слуху житье, и крестьяне учинили сие не от чего другого, как только от своего недоумения, а при том по большей части из пожилых лет и состояния бедного - и потому полагаю всех прописанных беглецов оставить пока при своем жительстве, которые от платежа оброка не отказываются...За глупость же их в тех селениях при мирских сходках в пример другим наказать розгами и записать в особую заведенную на то книгу."

Очевидно, что исход 26 крестьян в 1801 г. связан с этими же причинами. Во-первых, больше половины (15 человек) приходится на 2 села (Валы и Александровка) одной Жегулевской волости. Во-вторых, все беглецы из Валов явились в этом же году и наоборот, из Александровки не вернулся никто, и найдены, они, кстати, тоже не были. Перед нами не индивидуальная, а групповая акция, преследующая цели в интересах тех, чьими представителями они являлись. Случай с жителями Валов показателен. Не найдя что искали ( воли, земли, правды...) все вернулись, что бы доложить об этом своему сообществу и жить дальше как и жили. Возможно на это повлияли слухи, разнесшиеся с воцарением Павла Петровича, связанные с новшествами в присяге новому царю, откуда и родились крестьянские надежды.

Таким образом, можно сделать вывод. "Побег крестьян от помещика" в малой степени связан с изменениями в хозяйствовании, с ростом феодальной ренты, с политическими или внешнеполитическими событиями. Ежегодное количество бежавших, в целом, устойчиво, и резко не меняется. Побег является путем, по которому те, кто желает для себя большего и (или) нового могли удовлетворять свои желания. Кроме того, возможность и реализация побега - это как ветер, вырывающий тех, у кого не имелось прочной связи с родной почвой, а также тех, про которых можно сказать - "дурная кровь".